На этой неделе, 8 февраля, в стране празднуется День российской науки. Предполагается, что в этот день ученые в белых лабораторных халатах и лихо надвинутыми на лоб очками ходят толпами по городу и пристают к прохожим с вопросами: «Под каким номером водород в таблице Менделеева?», «Сколько гласных звуков в русском языке?», а также проводят эксперименты Архимеда по вытеснению жидкости из фонтанов. В общем, не отказывают себе ни в чем, в отличие от остальных дней года.
В этом году Комиссия РАН по борьбе с лженаукой приурочила к празднику очередной громкий демарш в сторону псевдонаучных открытий. Под удар попала гомеопатия, составив достойную компанию «заряженной воде», «новой хронологии» Фоменко-Носовского и прочим экзерсисам расстроенного разума. Означает ли это, что гомеопатические средства станут пользоваться меньшей популярностью? Как ни печально, ничуть.
Сами представители комиссии это признают, но видят свою миссию хотя бы в том, чтобы добиться переноса гомеопатических препаратов на отдельные стеллажи, где они хотя бы не будут смешиваться с настоящими лекарствами. Вопрос, конечно, дискуссионный еще и потому, что эффект «плацебо» хотя с научной точки зрения и ничем не оправдан, но продолжает применяться. Иногда даже с достаточной степенью эффективности, хотя такого успеха, как до появления рентгена, он уже не имеет. Тогда каждому врачу рекомендовалось, перед операцией по удалению из желудка пациента какого-либо предмета, запастись подобным предметом, чтобы в случае провала операции убедить пациента, что все прошло благополучно.
Но там, где рентген выручить не может, остается полагаться только на людское здравомыслие, а оно, к сожалению, частенько дает сбои. По крайней мере, число людей, отправляющихся при первых признаках заболевания не в аптеку или поликлинику, а к различным целителям, определенно зашкаливает за все разумные пределы. С одной стороны, можно винить в этом отечественную медицину, от которой еще никто не уходил (здоровым, имеется в виду!), а врачебные ошибки давно уже стали притчей во языцех. С другой, на одну такую ошибку приходятся сотни и тысячи вылеченных больных, выздоровление которых можно хотя бы диагностировать. С гомеопатией все сложнее – медицинским экспериментам она не поддается, следовательно, и доказать ее целесообразность гораздо сложнее, чем решить задачу Пуанкаре.
Отношение к науке в современном российском обществе вообще специфическое. В чем-то – это проявление общемировых тенденций утраты научным знанием признаков истины в окончательной инстанции. Эпоха постмодерна заставила разувериться массы в том, что ученые владеют неким истинным знанием, которое недоступно обывателю. Краткий промежуток триумфа науки, охвативший время от средневековых костров инквизиции до возникновения социальных сетей, можно считать ушедшим безвозвратно.
В век конкуренции ученым предстоит сражаться за место под солнцем с полчищами хитроумных шарлатанов и с толпами самоуверенных невежд, причем сражаться на чудом поле и в заведомо проигрышных условиях. Потому что тогда, когда критерием истины становится наглядность и развлекательный характер, на первый план выходят шуты и скоморохи, а подлинные ученые скромно прячутся в тени арены. Надеясь, что хоть в этот раз все пойдет иначе – либо спички закончатся, либо хворост вовремя не принесут.
Но в России на общие проблемы накладываются и свои специфические обстоятельства. Так уж получилось, что 90-ые годы выбили из образовательной среды наиболее активных личностей, которые ушли либо в бизнес, либо в сферу управления, либо просто проиллюстрировали на своем примере «утечку мозгов». НИИ позакрывались, а их бывшие сотрудники пополнили ряды торговцев на рынке. В общем, наука резко перестала считаться эффективным социальным лифтом, способным вознести гражданина на высший этаж социальной иерархии.
Когда же в 2000-ые годы хотя бы относительное финансирование возобновилось, ниша на рынке была уже упущена. По законам бизнеса, товар должен удовлетворять насущные потребности человека, потому что в этом случае он продается быстрее и дороже. Вряд ли можно допустить наличие у значительного количества российских сограждан потребности в изучении фундаментальных свойств того или иного химического элемента или чтения древнерусских рукописей в оригинале. Впрочем, последнее не под силу даже некоторым министрам. А это означает, что продукт начинает цениться выше его разработки. Новейший смартфон превосходит по своей привлекательности возможность узнать очередную тайну природы, да и вообще – не является важнейшей тайной, нуждающейся в изучении, возможность отправлять голосовые сообщения в социальных сетях? По мнению значительной части населения – является.
Что же дальше? Этот вопрос весьма своевременен, поскольку неуклонное сокращение числа ученых должно неминуемо поставить вопрос: не переходит ли Россия в разряд стран, которые еще могут с удовольствием пользоваться чужими достижениями, отчаянно скрывая невозможность их повторить, а опередить – тем более. От того, насколько удастся поднять престиж науки, зависит ответ на этот вопрос.
Хотя можно отметить достаточно очевидную вещь – в потребительском обществе, где жизненный успех меряется количеством приобретенных вещей, повышение престижа напрямую связано с финансовой привлекательностью.
Как только отечественный физик сможет лениво поправлять инкрустированный бриллиантами микроскоп, попутно успевая выкладывать очередную фотку в Инстаграм, можно констатировать, что наука находится на взлете. Если нет, то российскую науку ожидают темные времена – так гласят неумолимые законы общественного развития.
Это вам не гомеопатия. Здесь печальный итог обеспечен.
