Когда-то эти слова частенько произносил в сложных ситуациях один мой коллега.
В лаборатории с десятью снс-мнс он был одним из двух чертёжников, поэтому сохранял спокойствие духа в любых научных и административных баталиях.
Тогда я смеялась, а сейчас вот часто задумываюсь. А в самом деле, чего мы боимся?
Когда молчим? Когда врем? Когда из-за трусости подличаем? Когда предаём свои убеждения? Боимся голода-холода? Разрушения блестящей карьеры? Смертей-болезней? Побоев, боли, пыток? Гестаповских застенков? Потери огромного состояния? Любовной страшной муки? Безумия?
Да нет же! Чаще всего боимся мы всякой ерунды, сущих пустяков — недовольного лица начальника, неодобрительного молчания коллег, небольших неприятностей по службе, непонимания знакомых, косого взгляда соседки Мариванны.
И опасаемся мы не настоящих даже, а гипотетических неприятностей, всего лишь возможного будничного дискомфорта.
Вот и я долго думала: дать ли мне своей заметке вот этот заголовок или все же ограничиться более приличным «Чего мы боимся?».
Мы так многого боимся, что смелостью отныне считаются совершенно нормальные вещи — нормальные для приличного человека.
Но пусть даже мы теряем что-то значительное, когда преодолеваем свои страхи, когда говорим правду.
Пусть даже мы приобретаем ОЧЕНЬ многое, когда молчим или лжём, когда трусим, — все равно трусость и ложь не имеют смысла.
Потому что сказано давно: «Какая польза человеку, если он приобретет весь мир, а душе своей повредит?»
То есть — себя самого потеряет. А ведь мы сами у себя всего лишь одни.
Кстати, вторым чертёжником в той некогда легендарной лаборатории, о которой я говорила, был немой — но он тоже был очень смелым человеком.