Высшая школа экономики как образец развития, или нет предела совершенству

0
2140

Этот человек знаком мне давно. С малых лет он выражал сомнения, тому ли его учат, что может ему пригодиться в этой жизни и выражал недоверие школе. Закончив «музыкалку» по классу флейты, он тут же начал учиться игре на гитаре, а потом организовал школьную группу, где сразу занял стульчик ударника. Он в девятом классе пришел в попечительский совет школы и попросил посмотреть книги прихода – расхода: «Хочу посмотреть, на что тратятся деньги наших родителей?».

Однажды, когда он добирался с 6-ой Дачной, где были курсы подготовительных занятий в Высшую школу экономики, на выходе выяснилось, что прошел ледяной дождь и не ходит никакой транспорт, кроме трамвая. После первой остановки трамвай встал: на пути упал ствол дерева. Они с водителем оттащили ствол в сторону. На следующей остановке падающее дерево оборвало провода, и он пешком добирался с 5-ой до стадиона «Спартак». Через два дня, одевшись теплее, снова поехал на занятия. Самым активным образом в старших классах выражал негатив к ЕГЭ – «Он меня тупит. Все вокруг становятся зубрилами и идиотами. С нами не о чем разговаривать. Стану музыкантом».

Сегодня этот человек считает ЕГЭ вполне рабочим инструментом, хотя ему самому он не понадобился – в Высшую школу экономики он поступил, заняв призовое место во Всероссийской олимпиаде по биологии и психологии. Он председатель студенческого совета университета и почти год работает помощником ректора «Вышки». Его зовут Дмитрий Шминке. Мы разговорились с ним о том, что делает «Вышку» одним из самых конкурентных ВУЗов России.

— Ты с самого начала очень критично относился к ЕГЭ. На твой сегодняшний взгляд, какая основная проблема в ЕГЭ для грамотной высшей школы?

Проблема не в ЕГЭ. Проблема в том, как к нему относиться, готовиться к его сдаче. Одно дело, когда тебя годами натаскивают правильно заполнять тест, и критерий твоих знаний, и работы учителей – это именно навыки заполнения теста. Тогда сыплется система образования, теряется его смысл. А второй вариант – это когда тебе дают качественно образование, широкое и диалоговое, ты сам по себе сдашь этот ЕГЭ, без всяких проблем. Просто за счет того, что умеешь думать и доказывать реальность своих размышлений. Это инструмент оценки, который дал огромнейшие возможности, потому что это статистическая база уровня полученных знаний по всей России. Это позволяет поступать абитуриентам в московские вузы с любого конца страны. Это социальный лифт.

— Но для ВУЗов проблема-то остается: одни поступают из системы реального образования, а другие – из школ дрессировки, натасканные на заполнение теста. Они приходят с равными результатами по ЕГЭ, но с разным устройством мыслительных процессов, мыслительного аппарата, разве нет?

Это дальнейшая проблема. Не ЕГЭ закладывает принципы оппортунистического мышления, они заложены в структурах школьных программ. Даже изначально в человеке. Не уверен, что их можно менять за счет федеральных образовательных стандартов, это скорее новые отношения внутри школ. У нас ведь рынок экзаменов был очень коррупционный, а ЕГЭ, особенно последний год, дает более-менее объективный результат наличия знаний. Натаскали, как попугая, или думать научили, но набор знаний есть. Умеет он думать или нет, неясно, но это уже задача университета – научить.

— Скажи, с первых шагов обучения ты настаивал на том, что и в «Вышке» вас учат неправильно. В чем была суть претензий и есть ли какие-то изменения в методологии обучения за эти четыре года?

Претензии были в том, что было много начётничества. Приходит преподаватель, и вместо того, чтобы учить, тупо читает лекцию по законспектированному учебнику. Вот был Владимир Иванович Зинченко, он лекций не читал, он вел диалог, что-то спрашивал сам, провоцировал на вопросы. А чтение лекций, написание по ним рефератов и проведение семинаров с тупым пересказом лекций – это бессмысленная и беспощадная трата времени и студентов, и преподавателей. Не вырабатываются никакие мыслительные навыки, конкретные знания, таким образом не формируются. Самая главная наша претензия была к написанию большого количества рефератов, страниц по 20. Это бессмысленно – ни один преподаватель их не читает, отсутствует реальная обратная связь. Но он получает деньги за их проверку.

— Твой отец запомнился студентам Поволжской академии госслужбы как раз тем, что тоже читал лекции в режиме диалога. Собственно, с этого и начались мои проблемы с учебной частью, она никак не могла проверить, в каком месте моего конспекта я останавливаюсь в конце лекции, всю ли положенную информацию я успеваю передать студентам. А положенной информации просто не было, был диалог, а его спланировать по секундам невозможно. Не было и конспектов.

Это правильное направление. За последние 2-3 года в интернете можно найти уже несколько курсов онлайн, начитанных в лучших университетах мира. Может быть переведенных, может быть нет. В «Вышке» уже нормально слушать эти лекции по-английски. И требования к письменной работе изменились. Она должна быть не более 5-7 страниц, где давался бы ответ на конкретный вопрос, которого нет ни в лекции, ни в учебнике. Нужно думать. Больше всего стандартизированных под мировые требование начитано как раз у нас, в «Вышке». За год их прослушало 50 тысяч человек, это больше, чем наших выпускников за все 20 лет.

— А платить за обращение к этим курсам нужно?

Нет, только если хочешь получить сертификат. Появляется российская платформа онлайн-образования, чтобы до регионов доходили курсы лучших университетов, начитанные лучшими специалистами. Это позволяет и студенту планировать гибкий график, и преподавателям меняет круг задач. Они должны вести работу на форумах, осуществлять обратную связь со своими студентами. И еще на первом-втором курсе он должен включаться со студентами в какую-то совместную проектную деятельность. Отдельно выделенная деятельность, от археологических раскопок до сотрудничества со СМИ. Создается ярмарка проектов, и первокурсник должен через эту деятельность пройти. То есть онлайн курсы лекций и сдвиг на проектную деятельность.

— Когда вы уже на первом курсе предлагаете студенту войти в какую-то проектную деятельность, правильно ли я понимаю, что вы инициируете его к тому, чтобы он начал представлять, что он хочет получить на выходе из ВУЗа, что он хочет делать в будущем и какими компетенциями обладать для этого?

Правильнее сказать, это приобретение первичных компетенций, потому что проектная работа, когда у тебя есть понимание, что и как надо сделать и есть конкретные сроки, включает человека в командную работу. Когда у тебя есть цель, и она не в том, чтобы что-то тупо прочитать и написать реферат, а в том, чтобы что-то реально изучить и провести с этим определенные манипуляции – она формирует новое ощущение предмета, позволяет осмыслить то, чем ты занимаешься и в определенной степени дисциплинирует. Вокруг этого начинают наворачиваться исследования, выстраиваться целевая структура, входишь в командную деятельность, в командное взаимодействие.

— Этот проект, когда цели и компетенции не берешь со слуха, а ищешь сам в себе, через собственную деятельность, правильно?

Да, это более гибкая система освоения определенных курсов по ходу формирования проекта, деятельностное включение в курсы.

Еще одно нововведение – майнор. Это возможность получить по ходу одного образования второй диплом, второе образование. Когда ты понимаешь, что занимаясь экономикой, ты хочешь быть еще и юридически грамотно подготовлен работать и в правовом поле, ты можешь в определенных рамках спроектировать часы своих занятий и заняться каким-то разделом юриспруденции, подбираешь себе какие-то курсы, которые тебе нужны для того, чтобы разбираться и в юриспруденции. По сути, ты приобретаешь междисциплинарность. Есть «мейджоры», основные твои курсы по твоей специальности, по базовой профессии, и курсы по дополнительной.

— То есть это не ново, это классический Кембридж, когда есть базовый курс, необходимый всем как база, а потом ты набираешь себе индивидуальный набор спецкурсов, преподавателей и тем для исследования.

Я думаю, в «Вышке» такого оксфордско-кембриджского образования никогда не будет, или, по крайней мере, не будет долго, потому что у нас нет единого кампуса. Факультеты находятся в разных частях Москвы, не наездишься. И поэтому для такого универсального образования нужно строить деревню где-то за пределами Москвы. Пока логистически это очень сложно. Под эти курсы выделяются отдельные дни. Для этого нужно специальное расписание, отдельные площади. Ограничения у этого способа образования огромные. Кроме того, чем более массовое образование, тем сложнее выстраивать эти так называемые индивидуальные траектории образования. Индивидуализация обучения – она дорогая. Очень дорогая.

— Есть в литературе, у Джека Лондона такой образец в романе «Маленькая хозяйка большого дома», где герой, получивший большое наследство, сначала отправляется бродяжничать по Америке, чтобы понять, чего он хочет от этой жизни, а потом начинает обучаться не в колледже, а приглашая профессоров на время летних каникул на охоту, в путешествие на яхту и параллельно с развлечениями выкачивает из них в режиме «интенсива» всю нужную ему информацию. Отдельно платит каждому из них, естественно.

У нас такое пока что невозможно. Самое близкое приближение – это когда дворянские семьи в России брали ребенку несколько гувернёров в определенном возрасте, иностранцев, и ребенок ещё в отрочестве знал, свободно разговаривал на 2-3-х языках.

— Расскажи о роли студенческого самоуправления, чем оно занимается. Это ведь самое интересное.

Когда мы хотим получить на выходе экономиста, мы хотим, чтобы он на практике управлял экономическими процессами в той среде, куда включена и его собственная жизнь. Поэтому мы рассматриваем самоуправление как дополнительное обучение, а не как деятельность по организации досуга, всякие шарики-фонарики. А как деятельность по участию в управлении университетом в целом. Когда мы выходим на этот уровень, сразу для решения такого уровня задач требуются новые, полноценные компетенции для членов совета. Не бывает идеальных процессов, всегда есть где что докрутить, чтобы работала система обратной связи. Поэтому наша основная задача в отношениях с администрацией университета – это обратная связь, ее постоянная подстройка. Понятно, что для студентов это один из способов самореализации и один из способов что-то изменить в жизни, что иногда называют «шилом в заднице». Это способ создавать что-то нужное. Естественно, когда мы попытались что-то сделать, оказалось, что это очень сложно. Юношеский максимализм говорит внутренним голосом: «А вот тут все так плохо, сейчас все починим, все сделаем». Оказывается, всё тонко, дорого, сложно и долго.

— А что, собственно, хотели сделать?

В «Вышке» есть, это не секрет, система «лэмэс» – электронный менеджмент систем. Это электронная система, куда все преподаватели должны выкладывать свои методические рекомендации, учебники и всё такое для общего доступа. Она не всегда работала эффективно, когда все начинали выкладывать свои письменные экзаменационные работы, часто рушилась. Сначала мы взялись за ее «доведение до ума», усовершенствовали платформу. Мы делаем это уже полгода. Сейчас мы делаем систему подачи заявлений на стипендию. Сейчас много возможностей получить стипендию за разные успехи. Изначально мы это делаем под возможность получать повышенную государственную академическую стипендию, которую назначают на основе 945-го постановления правительства. У студента есть пять номинаций – учебная, научная, спортивная, общественная, культурно-творческая. Изначально не было никаких критериев начисления этой стипендии, а это возможность получить в полгода до ста двадцати тысяч рублей. Комиссии на факультетах как-то что-то считали. Студенческий совет разработал систему критериев, подбирали цифры, вплоть до десятых, чтобы их сбалансировать. Это бесконечный процесс, потому что деятельность критериев меняется. Это возможность направлять приоритеты деятельности, например, с самодеятельности на какие-то общественные мероприятия или на учебные. Культурно-творческие ставишь по баллам ниже, чем социальные проекты, или учебные.

Это всё нужно считать не вручную, потому что человеческий фактор всегда допускает коррупцию. Пока этого не было, потому что заявки на общественную деятельность принимает студсовет. Пока всё честно. Но чем больше людей, тем больше риска. Поэтому три ступеньки. Студент загружает подтверждающие документы, раскидывая их по направлениям, критериям. Затем эксперты смотрят, действительно ли этот документ подтверждает какую-то работу, но от процесса человек отстранен.

Большую часть времени мы занимались распределением общежитий, ценами на них, материальной помощью. Но уже со следующего года новый состав совета будет уделять качеству образования. Семинарскую, процентную нагрузку повышать. Потому что образование – это кот в мешке для студента. У него нет никаких внутриличностных критериев, для того, чтобы оценить, хорошие ему дают знания, или нет. Сейчас уже студент, правда, может что-то загуглить, поискать альтернативный курс. Есть возможность сравнить с кембриджскими курсами, они есть в открытом доступе. Скорее всего, это для университета будущего основное направление капитализации, потому что сильно расширяет аудиторию обучающихся.

Опыт показывает, что в этом нет ничего страшного. В России есть дурацкая манера что-то динамичное фиксировать в государственном стандарте. А если какой-то курс не будет работать, то от него будут отказываться потребители, и никаким стандартом их не заставишь. Наоборот, если человек будет сидеть дома и изучать экономику вместо телевизора – это же будет здорово.

Правила игры есть, потому что если ты не сдашь какой-то экзамен – тебя тут же отчислят. А как ты будешь к ним готовиться – дело твое. Это единственный способ сформировать внутренний самоконтроль.

— Еще пару слов о том, почему ты теперь считаешь, что платное образование более эффективно, чем бюджетное?

Дьявол кроется в деталях. Не просто взять и отменить бюджетное. Понятно, что это система другого уровня регулирования, то, что делается в «Вышке». Вот у нас есть программа МИЭФ, совместная с Лондонской школой экономики. Реализуется полностью на английском языке. Установки жесткие: два раза в год приезжают лондонские коллеги, присутствуют на всех экзаменах, контролируют уровень, все системы обучения. Жесткие стандарты требований к профессорско-преподавательскому составу, а не к студенту. Это переворачивает мышление. Когда студент платит 600 тысяч в год за свое образование, и когда для преподавателя это основной доход, а не зарплата от государства, которое эффективность контролирует по количеству отработанных часов – это совершенно иная ситуация. Вот студент, он принес свои деньги, и ты должен сделать все, чтобы он знания получил. В чем проблема? В соотнесении цены качества и в том, что должно быть несколько точек аккредитации. За рубежом есть внутренняя аккредитация, и есть несколько внешних, которые оценивают качество образования. Это или независимый экспертный совет, или еще что-то. Система должна быть открытой.

Проблема в том, что у нас низкий горизонт планирования, нет ощущения завтрашнего дня.

И есть академический совет студентов, организованная общность, которая оценивает каждого студента, его успехи после обучения. И должна быть система поддерживающих институтов. Эту программу, например, можно окончить бесплатно, если ты учишься лучше всех, первые по рейтингу студенты в разной степени освобождаются от оплаты. Параллельно с этим должны появляться внешние институты: беспроцентный кредит на обучение, еще что-то. Проблема в том, что у нас низкий горизонт планирования, нет ощущения завтрашнего дня. Просто так сделать завтра платное образование – сразу все рухнет. Это одна из долгосрочных реформ, которые требуют длительного планирования собственной жизни, расширения горизонтов.

— Насколько я понимаю, это не инструмент для получения первого образования. Человек еще не понимает, чего он хочет, нет инструмента длительного планирования, и брать 600 тысяч под мечту – сомнительно.

У финансистов есть – они потом идут в топовые компании, многие за границу едут. К нашим философам это, безусловно, не приложишь.

— Какие изменения в «правильных» топовых вузах будут в ближайшее время происходить, как думаешь?

Будет снижаться лекционный формат, он совсем уже обессмыслился. Будет увеличиваться количество проектной деятельности и семинаров, диалогических форм. Всё больше и больше ответственности будет перекладываться на самого студента. Будут балансировки, это самое сложное. Обратная связь будет со стороны студентов активнее, а администрация должна слушать, но и слышать.

Сильное студенческое самоуправление – это всегда риски.Любое революционное движение всегда начинается со студентов

Должны быть готовы, что всё пойдет наперекосяк, когда будут вводиться новые стандарты. Первое усилие – самое сложное, многое придется подкручивать по ходу, подстраивать. И чем больше ВУЗ, чем прочнее традиции успеха, тем труднее это делать. Я общаюсь со студентами МГУ, которым не дают организовать студсовет. Сильное студенческое самоуправление – это всегда риски. Любое революционное движение всегда начинается со студентов.

— Что на выходе дает социуму такое образование? Чем специалист в такой системе обучения, как ваша, качественно отличается от традиционного ВУЗовского выпускника?

Классическая система, на мой взгляд, выпускает иждивенца. Начинать нужно со школы, но система образования должна индивидуализироваться. В обществе появляются люди, которые готовы брать на себя ответственность. Как только человек начинает учиться брать ответственность за себя, за свою жизнь – сразу появляется потребность в долгосрочном планировании, в соотнесении своих планов в целями ближайшего окружения. И человек начинает разбираться со своим домом, ТСЖ или УК, выбирает и сравнивает разные возможности. Я вот начал разбираться с хоздоговорной деятельностью на факультете. Смотришь документы, смотришь финансовую отчетность, заявленные цели и полученные результаты.

Это становится постоянно действующим подходом. Приходишь домой, залезаешь в отчетность ТСЖ. Возникают вопросы – а почему именно так формируется фонд на капитальный ремонт, пересмотрел законодательство. Когда это привычка, это становится очень простым делом. Нет смысла кричать – я не понимаю, почему так происходит, начинаешь сразу нарабатывать и предлагать варианты. Это ведь еще и навык коммуникации – любая общественная деятельность. Ты говоришь, смотрите, здесь у нас вот так, а лучше делать по-другому – так нам и удобней, и выгодней будет. Нельзя – а почему нельзя? Покажите, где написано, что именно так нельзя. А мы вот сейчас решим, как нам лучше, и напишем документ, что так можно. И у нас будет документ, а у вас его нет.

Мы ввели новый способ формирования оплаты в общежитии. Студенты платили раньше 60 рублей в месяц, а стали платить тысячу. И мы каждую копеечку высчитывали. Любая копейка была на учете. Для нас важно чтобы система честная была. Можно было платить по нормативам за энергию. А можно по счетчикам. И мы стали все считать, сравнивать. Где-то упало на пятьсот рублей, где-то чуть выросло. Но в целом для крупных общежитий система сильно изменилась. Где сто человек живет в общежитии – для них цена выросла. Где три тысячи – существенно снизилась за счет перераспределения. Получилась плюс-минус оптимальная система оплаты.

И перед нами встали вопросы социальной справедливости. Индексация стипендии не поспевает ни за ростом цен вообще, ни за ростом цен на проезд. Государство не компенсирует университету содержание общежитий, так же как студенту затрат на проезд. Вышка пустила дополнительные автобусы для студентов, они стоили около 80 млн. рублей в год. Когда был секвестр, мы решали – на сколько можно сократить количество автобусов, на сколько поднять цену на проезд для студентов, насколько для остальных граждан. Начинаешь привыкать решать вопросы этой справедливости за счет собственных ресурсов.

Беседовал Алексей Шминке