Оговорюсь сразу – это не литературная критика. Та критика как литературная форма – вымерла. Не вписалась в новые времена.
Итак.
Александр Трифонович Твардовский — великий поэт. Прежние поколения знают, а новым, уверен, еще предстоит прикоснуться к поэзии, гармоничная простота которой является совершенством жанра.
«Страна Муравия», «Василий Теркин», «За далью-даль».
В этой обойме – памятное еще по школе стихотворение «Ленин и печник». Сюжет прост: какой-то печник, проживавший в Горках, встретил шагающего через заливной луг Ленина, и ну, его честить. Что, мол, топчешь покос, другого места нет, что-ли? Кто таков? Ленин, соответственно, представляется – немая сцена.
Через какое-то время, уже по первой пороше (октябрь, видимо), от Ленина приезжают люди и увозят печника, как выясняется, починить вождю печку. Тот с радостью выполняет просьбу, после чего стол, разговоры и, как бы ни за полночь, — домой.
Не спала жена, встречает:
- Где ты, как? – душа горит…
- Да у Ленина за чаем
Засиделся, — говорит…
Такая вот идиллия. Но у меня, пионера 70-х годов прошлого века, не ведавшего иных идеологических постулатов, кроме уверенного движения в светлое будущее человечества, после первого прочтения стихотворения возникло чувство некого логического дискомфорта. Во-первых, из текста следует, что печник, наоравший на Ленина, чего-то напугался. Забыть не может, весь в ожидании. Наверное, неловко за поступок? Обидел человека. Но ведь это же Ленин. Он добрый. Справедливый. Нет, не зря волновался печник. Приехали за ним…
На коне в возке хорошем –
Два военных седока.
Заметалась беспокойно
У окошка вся семья…
С чего бы? Это же военные. Наши! Мало ли, что вошли они со словами «собирайтесь!», надо понимать – армия, дисциплина. Непонятно только, почему вошли, не поздоровавшись, не улыбнувшись. А печник–то — испугался!
… Взял он шубу,
Не найдет, где рукава.
Жена печника — глупая баба. При военных развела слезу:
— За грубость,
За свои идешь слова…
Некрасиво. Даже мне, читателю, неудобно. Что за сцена? Почему все суетятся? Ну, приехали, значит надо. Не будет же Ленин ругать печника. Не по-ленински это. И военные не будут ругать печника – они же советские.
Воображение услужливо дорисовывало облик одного из военных – подтянутый, во френче, с усами, несколько полноватый…
Прошли годы, и вся история с печником, его семьей, военными, рисуется иной: Ленин, правитель «новой» России, кумир и Бог её, добрым был не всегда. Мог распорядиться, чтобы обидчик и любой другой неугодный, безропотно отправлялся бы во власть новой государственной машины, работающей в соответствии с её предназначением.
Что скрывается за этой машиной – гадать не будем.
Есть ли объективное подтверждение такому предположению? Есть. Ближе к счастливому финалу стихотворения печник извиняется перед вождём за содеянное, а Ильич: —
— Вон ты что,- сказал с улыбкой,
Я про то давно забыл…
То есть, факт нанесения обиды Ленин не оспаривает. Легкость потенциального «реванша» сознает, как сознает и своё особое право, в фигуральном смысле, ходить там, где вздумается. В том числе и «топтать покос». Но, так сказать, милует. От себя добавим, что милует – в случае с печником. А в других, не столь частных случаях?
Следует вспомнить, что в Горки он попал по инициативе председателя ВЦИК Я. Свердлова, вероятно, для поправки здоровья, лечения нервов после ранения.
Не нужно воображения, чтобы прочитать это произведение в совсем другом смысловом ключе.
Печник – профессия почетная. Не всякий владел умением сложить печь, и не только сложить, а, в соответствии с секретами мастерства, добиться, говоря современным языком, ряда оптимальных параметров – тяги, теплоемкости, экономичности и много чего ещё.
Таких мастеровых на руках носили, и бедность, судя по всему, была не их уделом. И владения не ограничивались характеристикой «грядка лука в огороде, сажень улицы в селе». Было сознание своей значимости, а значит, знакомое некоторым ощущение своеобразной «избранности». Карт-бланш на небольшой каприз.
И автор подтверждает, что …печник — душа живая,- не лыком шит…
Велика ли беда – прошелся человек по покосу? Но у печника есть потребность социально себя обозначить. Продемонстрировать свою весомость.
Потому-то он
…сплеча на всю округу
и поехал, и понес…
Адресуясь к Ленину. Да еще желая припугнуть, фамилию выясняет. Кто ты, мол, такой? А дальше, поняв, что не по Сеньке шапка, сдрейфил. Вот чем обусловлено дальнейшее поведение и его и семьи.
Получается, что не вековая привычка крестьянства воспринимать власть коленопреклоненно, а элементарный кураж человека, «доросшего» до права на привилегированное хамство, стал канвой повествования.
Замышлял ли Александр Трифонович выписывать эти два пласта? Думаю, что нет. В своих лучших традициях он писал правду жизни такой, какой её видел, ну разве что, немного оживлял, заострял образы некоторых героев.
Искусство, как известно, вечно. Ценности его непреходящи. Мы проецируем на сегодняшний мир Шекспира и Пушкина, Островского и Гоголя.
Кто сказал, что Твардовский не в этом ряду?
Ленин и печник,- это явления разных порядков. Которые в какой-то исторический момент случайно, а потом уже осознанно – пересеклись.
Ленин в сознании печника – сила. Печник в глазах Ленина – печник.
Субъект неадекватный, полезность которого лишь в том, что он в любой момент готов «сконструировать» хорошую тягу, организовать «дым столбом».
Морали не будет.
Отмечу только, что воспоминания об этом стихотворении приходят ко мне при прочтении (просмотре) многочисленных медиа-перестрелок: депутатов с чиновниками, чиновников с судейскими, судейских с прокурорскими, прокурорских с журналистами, журналистов с либералами, либералов с кем ни попадя, а всех вышеназванных – с ветряными мельницами, которые в нашей аграрной области в большом изобилии. Мнятся там и ленины с лукавым добрым прищуром, и готовые к услугам печники, прячущие в напряжённых усмешках какие-то свои, мужицкие, думки.
Да простит меня великий поэт Твардовский.
Александр Палькин
