Первый месяц лета закончился жарой и грозами.
Саратов начал выполнять предсказание заезжего репортера – начал усиленно разрушаться. К многочисленным ямам на дорогах добавились провалы на ул. Чернышевского, которые стопорят и без того не бойкое движение в городе до полного коллапса. Устав ждать, что рухнет раньше — городская власть или городские стены, прихватил я подаренную на книжной ярмарке книжечку Лимонова « Киев капут» и отправился на дачу, искать собственное место «в войне подонков с негодяями». Не для того, чтобы воевать, а для того, чтобы знать, кто за что воюет и убивает кровных своих соседей на этой небольшой соседней земле. Найти свое место в информационной войне, «без истерик, на врезавшись в берег». Берег Крымский, который каждая сторона «Великая, Малая и Белая Руси» считает «своим берегом» или, по меньшей мере, имеющей право влиять на остальные стороны в качестве родственного арбитра.
Читать Лимоновский «Киев капут», не прочитав раньше книги «У нас была великая эпоха», «Подросток Савенко» и «Исповедь хулигана» — смысла мало, если он есть вообще. «Киев капут» — запись ежедневных постов- проповедей не политика, а поэта, вполне определившегося в жизни человека, родившегося в Харькове, с раннего детства говорящего на двух родных языках. Поэта, сбежавшего из Великой Эпохи, для которого время Советского Союза — не время мусорного Совка, а время начала Единственной Собственной Жизни. Человек, не ставший беспамятным манкуртом, до конца жизни поклоняется родительским могилам, ибо иначе не вправе считать себя человеком.
Лимонов манкуртом становиться не желает, хотя вполне может считать себя Человеком мира, который в этом мире хлебнул полным ковшом либеральной свободы, соблазнялся всеми соблазнами, чтобы понять, кто же такой в этом большом мире «Я, Эдичка» и после странствий вернулся к родным берегам. «Постранствуешь, воротишься домой», узнаешь запах дыма из сотен заморских ароматов Его жизненный выбор выстрадан и людей одной крови он «ватниками» считать не собирается, какими «долбодятлами» они бы не вели себя в их собственной единственной приватной жизни.
Для поэта Лимонова осмысленная кровь жизни, несущая все смыслы его жизни, как кислород — это язык, выбранный им из множества освоенных родным. Русский язык, через который он воспринимает все другие, пришедшие с потоком непростой жизни, приносящим чужие обычаи и ценности, вживающиеся вместе с опытом, который приносит вхождение в чужую социальность, чужую жизнь.
И когда этот язык на земле, которую он считает родной, на которой родился и вырос, становится языком запретным, поэт переживает чувство сродни тем людям, чью кровь выплескивают на землю и предлагают жить даже не с чужой, донорской, а с синтезированной, мертвой, пробирочной.
Дача, не купленная, а построенная дедами твоих детей, отличный инструмент для понимания, что дала либерализация «совковой» жизни тебе и твоим близким, какие ценности сменились , вытеснены «общечеловеческими.
Началась строительством эта дача аккурат в год рождения моего старшего сына, то есть сорока ей еще нет. Строили ее родители моей тогдашней жены, проживающей сегодня в ЮАР, где закончил жизнь и ее отец, не желая этого совершенно. Жизнь так сложилась.
Строилась она не быстро, поскольку никакими соц. накоплениями родители жены не обзавелись, несмотря на то, что тесть был фигурой по тем временам немалой — член областного суда. Однако идея дать ему взятку, или заплатить «отпускные», как теперь принято называть плату за смягчение приговора, несколько раз на моей памяти заканчивалась жутким скандалом и частными определениями, выведением за процесс адвокатов и других процессуальных фигур, поскольку посторонних он в свою жизнь не допускал категорически. Эдакий идеальный судья, в отношении которого судебные реформы не были нужны. Очень устойчивый элемент судебной системы, эталон нравственности. Законодательство менять — да, но судью – нет. Жена его, военный врач, тоже взяток не получала, поэтому строились от зарплаты до зарплаты, питаясь одним борщом в обед и без особых разносолов в ужин. Реально – потом выстроенная дача.
