Задание выглядело рядовым и обычным – взять интервью у редактора «Книги памяти», Георгия Васильевича Фролова, к которому приближается юбилей. Причем не рядовой, поскольку родился Георгий Васильевич в 26 году прошлого века.
По такому поводу любой человек стоит хоть «пол-разговорца», а уж тем более Георгий Васильевич – человек в Саратове заметный, фундаментально включенный в историческое и культурное пространство города, да не в одиночестве, а вместе с тремя сотнями тысяч душ, многие из которых без него были бы «мертвыми». Известно от предков – человеческая душа жива, пока есть хоть один человек на земле, который помнит о ней.
Книга Памяти, в которую уже 20 лет заносятся имена и биографические данные саратовцев, воевавших в Великой Отечественной войне, адреса их захоронений, где отмечены их заслуги, ранения, подвиги и награды началась и поддерживается силами именно Фролова. Может быть, потому так долго Господь и не забирает к себе этого человека, который на саратовской земле не только сам помнит, но и другим забыть не дает о тех, кто не позволил уничтожить само Отечество наше, отстояв его от фашистских орд.
Когда идешь на интервью к человеку, которому на днях «стукнет» девяносто лет, да еще известно, что он полжизни провел в архивах, ожидаешь встретить эдакого согбенного социалистического Нестора с руками в чернилах и с перьевой ручкой за ухом. Тем больше контраст между ожиданиями и реальностью – из-за стола, заваленного какими-то военными реликвиями и библиотечными карточками, прямо из-под красного знамени какой-то воинской части встает моложавый, подтянутый стройный, с жестким ёжиком волос со стальным отливом человек в ладно скроенном и пригнанном по фигуре кителе с погонами полковника.
«Кто под красным знаменем? – Командир полка!» В Год Победы появилось общенародное движение памяти – «Заоблачный полк». Неожиданно увидеть перед собой живого и здорового командира этого полка – совершенно ошеломительное впечатление.
Конечно, первый вопрос о том, как этот полк формировался.
– Вы достаточно давно занимаетесь таким благородным делом, как сохранение памяти о тех, кто вынес на своих плечах все тяготы и войны, работал на победу.
– Тридцать один том (Фролов кладет руку на галерею книг в красных обложках, стоящих на рабочем столе у стены).
– Когда издали первый том?
– В 1993. 20 лет прошло. 22 года. А у нас уже 31 том. Видите, как спешим.
– И откуда поступает вся эта информация сегодня?
– Из архивов. От родственников. От ветеранов. Вот издали последнюю книгу памяти, 31-й том. Идет информация, презентации, выступления. И люди пошли, пошли вспоминать, родственников своих. Потом процесс затихает. Поэтому я считаю, что информации должна идти постоянно, во всех случаях, когда есть хоть какой-то информационный повод.
Подготовка и издание каждого тома «Книги памяти» – затратное дело, на пенсию ветерана войны осуществить его невозможно. Это сейчас, к семидесятилетию Дня Победы руководство страны осознало, что разрушение исторической памяти нации равносильно ее растворению, исчезновению из истории, а значит, из сегодняшней жизни тоже. Память одного человека не в состоянии удержать все, что найдено в архивах, да и не вечна она, память одного человека. Поэтому с 90-х, когда начался процесс разрушения страны «врагами внутренними», деньги на издание каждого нового тома «Книги Памяти» Георгий Васильевич не стесняется искать ресурсы во всех доступных источников. Это сегодня он ходит на поклон к главам районов и депутатам, для каждого у него есть своя история и характеристика. Было время – не стеснялся кланяться и тем, кого сейчас называют «бандитами», хотя некоторые из них изрядно потратились на то, чтобы сегодня называться «депутатами». Однако и сегодня денег на издание «Книги» сами не предлагают. Ждут, пока Фролов придёт с поклонами.
Поэтому Фролов тренирует свои навыки общения постоянно. Едет в городском транспорте – заводит беседы с маленькой девочкой: «Давай я подержу твою сумочку, тебе тяжело держать». Девочка прижимает сумочку к груди, мама поясняет: – «Она сумочку свою никому не дает. Даже мне». Георгий Васильевич находит слова убеждения и для ребенка: «Посмотри, видишь, на мне военная форма, я военный, офицер, Родину защищал, берег. И твою сумочку сберегу, никому не отдам». И девочка доверчиво протягивает свое сокровище, по дедушке видно – Этот сбережет, никому не отдаст.
Двадцать лет работы по сохранению чужой памяти, конечно, особенным образом конструируют и фиксируют собственную память личности ветерана. Это отражаются в манере общения, сухие слова для надгробий перемешиваются с романтическими историями для пионеров. Создается некий конструкт, в котором перемешано многое. Но в «Книге» остаются зерна истины, перенесенные из архивов, раскопанные и «отшелушенные» от тех изменений, которые жизнь вносит своим неупорядоченным течением.
– И какие есть механизмы, позволяющие уточнить, кто наш, кто нет? Какие инструменты чтобы разобраться «свой-чужой»?
– У меня есть картотека, во-первых. Вот она. Звонит мне семья – «я хочу узнать про такого-то героя, мой дядя воевал с ним». Я посмотрел – Прокофьев Илья Васильевич, родился в Кологривовке. Я написал туда – может, кто-то и остался живой. Часто находится кто-то, кто помнит. Раньше таких «помнящих» было больше, сейчас умерли многие, поэтому нужно спешить, сохранять, что можно. Все фамилии есть, вот они. Я все время уточняю. Все фамилии, для мемориала в Парке Победы, на Соколовой, мы проверяли дважды.
– А там, на Соколовой горе, просто экземпляры книги, или мемориал какой-то?
– Там наши книги. Сами они даже не могут найти. В воскресенье была какая-то конференция Заводского района. Какого-то героя им понадобилось разыскать. Они туда, в Музей, обращались. Не нашли. Мы нашли. Сначала смотрим, откуда призывался. Сначала смотрели Волжский и Октябрьский район – нет! Потом помощнице говорю – смотри 8 том, там те, кто не по районам, а в городском военкомате призывался. Нашли.
– Работа над «Книгой» еще долго будет продолжаться?
– Сейчас у нас выпущен 31 том. И есть материалы, они готовы полностью, чтобы сделать еще одну. Вот фотографии подготовлены, найдены на руках у людей, в семейных архивах. Тогда ведь не было у каждого фотоаппарата, как сейчас. Мы саратовцами считаем тех, кто родился на нашей земле, или призывался. Всё! А вот такой был Кац, он 600 тысяч саратовцев насчитал, участников Войны. Зачем лишних считать? Скоморохов наш, дважды Герой Советского Союза, считается астраханцем, потому что после войны там жил и умер.
– Вы считаете, что по каким-то другим поводам, кроме «здесь родился или призывался», считать человека «воевавшим саратовцем» нельзя? Их неправильно вносить в вашу книгу?
– Нельзя! Надо своих показывать!
Часто, прежде чем найти нужную информацию о человеке, необходимо разобраться, какое имя носило в разные времена место, где он призывался или был ранен.
– Архивы! В них многое есть, но нужно правильно спросить! Больше всего мы работаем с Подольском и Ленинградским, там музеи и архивы при них. Мы там получили огромное количество информации, документов. Иногда не можем найти данные. Я искал запись про свои ранения, не нашел. Знаю, что ранили меня в Чернигове, но знать не знал, что там, на окраине, была деревня – Сидорож. Как написал, что деревня Сидорож, сразу прислали ответ – есть такой, ранен в правую руку и ногу.
Спешащий сохранить для памяти людской быстроуходящую и постоянно меняющуюся реальность, Фролов, очевидно, раздражается, когда ему вместо помощи начинают «вставлять палки в колеса». Хорошо он говорит только о тех журналистах, которые во времена войны «днем лазали по окопам, на передовой, ночью писали материалы, а утром бойцы читали про себя в газетах».
К сегодняшним журналистам у Георгия Васильевича «отношение плевое». – «Это вы, журналисты, не всегда успеваете, нет оперативности в вашей работе. Там что случилось сегодня – завтра уже во всех газетах, а вы опаздываете. Надо писать быстро, ярко, наглядно! А наша пресса отстает! Отстает! Духовность отстает! Правители России всегда опирались на три опоры: духовность, творчество народа, то есть труд, и доблесть армии.
И отношение такое не случайно. За последний год коллеги решили искупаться «в потоках справедливости», доказать, что они мастера проведения журналистских расследований, сопоставления дат и неточностей в документах. Стали придумывать Фролову «другую биографию», обвиняя в этом его же. К счастью, мастерское умение работать в архивах позволило Георгию Васильевичу тут же отыскать подлинники наградных документов. А родственники тех, кто, уходя на фронт, спешил переставить даты рождения в свидетельствах о рождении, помнят, что их отцы часто праздновали два дня рождения – один настоящий, а второй – день, когда возвращалась память в госпитале. Мой тесть, который прибавил себе два года, чтобы пораньше уйти на «Войну за Родину!», перед пенсией добивался возвращения в паспорт подлинного года рождения, не хотел «обременять государство» преждевременным выходом на пенсию.
Нам, опасающимся, что наше сегодняшнее государство просто отодвинет для нас срок выхода на пенсию до 65 лет, уже не понять их, тех, кто стремился пораньше вступить в бой за Родину, возможно для того, чтоб быть убитым за неё раньше срока. А чудом оставшись в живых после нескольких ранений, еще и добивался права «пахать» два лишних года, для её же блага за нищенское вознаграждение.
Знакомство и разговор с Георгием Васильевичем Фроловым на целую неделю ввергли меня в непростые размышления о взаимоотношениях общечеловеческой и отдельно взятой журналисткой этики в обращении с людьми, прожившую несколько исторических эпох в стране, где на государственном уровне для каждого поколения переписывалась история, менялись приоритеты ценностей. В такой ситуации приоритет личного мифа над мифом общегосударственной истории должен, с моей точки зрения, быть неукоснительным. Всё-таки человек – ранимее государства и живет меньше. И не умеет возрождаться из пепла.
Последнее, зацепившее меня рассуждение Георгия Васильевича звучит так: «Часто путают понятия: участник войны и ветеран войны. Считают, что это одно и то же. Нет! Участник – это тот, кто поднимался в атаку. А ветеран – кто спал в тылу с бабами. Получается, что все труженики тыла – участники. Есть разница? Есть. Вот Герой советского союза и Герой социалистического труда. Есть разница? Один кровью завоевал, другой – потом! Жуков сказал – половина победы завоевана тылом. Я согласен. Но одни были постоянно готовы погибнуть, а другие могли и пожить еще. Голодно, трудно, но не ежечасная угроза смерти. А жить-то всем хочется!»
Не дай Бог нам с вами, коллеги, превратиться из журналистов, ангажированных на информационные войны, в реальных фронтовых журналистов. Подумайте и прочувствуйте, как тогда для нас с вами будет звучать эта последняя немудрящая фраза.
