Начать стоит с очевидного факта. История строится на документах, причем периодическое появление новых документов не обязательно позволяет узнать что-либо новое, но зато способствует обновлению повестки дня. Буквально 2 недели назад общество «Мемориал» опубликовало личные дела тех сотрудников НКВД, которые имели личное отношение к массовым репрессиям 30-х – 40-х годов. С точки зрения закона (прежде всего, федерального закона № 152 от 27.07.2006 года), никаких нарушений в этой операции нет, поскольку все субъекты персональных данных в силу естественных причин вряд ли смогут оспорить данное решение. Тем не менее, шум по поводу публикации поднялся. И в этом информационном шуме можно выделить две наиболее отчетливые позиции.
Противники публичности данной информации видят проблему в сведении счетов, которая может последовать. В частности, что ущемленными окажутся потомки тех самых НКВД-шников, которым придется краснеть за своих предков, а то и подвергаться различным нападкам. Вдобавок – и здесь уже подключаются самые «ярые» государственники – можно обосновать необходимость репрессий тем положением, в котором находилась страна в те непростые годы. Правда, данный довод работает и против противников публичности, ведь если все тогдашние работники органов выполняли героическую миссию, то почему бы и не ознакомить нынешнее население страны с деяниями доселе безымянных героев?
Сторонники выкладывания подобной информации упирают на то, что россияне имеют право знать даже не самые приглядные события своей истории, и в частности любой, кто интересуется историей своей собственной семьи, должен иметь возможность ознакомиться с фамилиями виновников злоключений своего деда/прадеда/прапрадеда. Собственно, судя по публикациям в блогах, немало людей уже и смогли ознакомиться с превратностями судеб своих предков, находившихся по разные стороны баррикад.
При этом выяснилось гораздо больше сложных моментов, чем можно было изначально представить. Во-первых, сложность заключается в вычислении тех, кто действительно был причастен к репрессиям, и тех, кто выполнял какие-то другие задания. Ведь нельзя же грести «под одну гребенку» и подписывавших смертные приговоры, и занимавшихся, допустим, обслуживанием хозяйственных нужд органов внутренних дел? Так что само по себе причисление человека к сотрудникам НКВД ничего не говорит ни о его профессиональных обязанностях, ни о его личных качествах.
Хотя о соотношении личных и профессиональных качеств в таком щекотливом деле – вопрос особый. Вот, например, трудолюбие и старательность в работе – это хорошее качество? Подавляющее большинство респондентов (именно так изящно называют несчастных, вынужденных отвечать на различные тесты) естественно скажут, что да. А если уточнить, насколько хороши эти качества для палача? Вот здесь ответит уже окажется не столь очевиден. Если вспомнить Ханну Арендт и ее книгу «Банальность зла», то именно подчеркнутое безразличие к сути поручаемых заданий, а также стремление исполнить все одинаково хорошо, и породило бесчеловечный механизм Третьего Рейха.
Впрочем, возникает при изучении списков и еще один сложный с нравственной точки зрения момент. Вот если человек в конце 30-х годов подписывал расстрельные списки, а потом проявил себя на Великой Отечественной войне, заслужив ордена и медали, — герой он или нет? Смывает ли собственная кровь ту кровь, которую он взял на себя в момент подписания приговоров? Ответ вряд ли может быть однозначным.
Именно в этом году Президент РФ Владимир Путин подписал закон, позволяющий увековечивать память жертв политических репрессий. В эту тенденцию вполне вписывается и стремление не только некоммерческих организаций, но и отдельных энтузиастов-исследователей выполнить важную функцию по возвращению обществу его памяти. Которая, как известно, бывает чересчур короткой.
В Германии, кстати, подобная операция по возвращению памяти или, точнее, по недопущению забвения, прошла намного раньше – в 60-х годах, когда большинство соучастников и свидетелей были еще живы. Их собственные дети нашли в себе силы признать виновность своих родителей, и это стало важным шагом на пути внутреннего примирения общества.
В России подобным моментом можно было бы считать 1991 год, когда еще Верховный Совет РСФСР установил День памяти жертв политических репрессий. Если бы не одно «но». Официально объявленный день не только не вписался в систему торжественных (что далеко не всегда тождественно праздничным) дней, но и сразу подвергся замалчиванию. О чем говорить, если даже дети репрессированных и раскулаченных не готовы были рассказывать собственным потомкам о трагической судьбе их предков?
Сложность заключается в том, что возникает соблазн перепоручить все сложные этические дилеммы государству. Государство заявило, что репрессии – это плохо, вот значит оно и извинилось, а нам и не обязательно. Практически никто не готов взять на себя личную ответственность не за абстрактное «государство», а за собственных предков и отвечать за их поступки – приглядные и неприглядные. Как это сделала одна женщина, обнаружившая своего деда в упомянутом списке, и извинившаяся перед теми, чьи предки были в расстрельных списках, подписанных его рукой. И вопрос не только в том, какой позиции придерживаться по отношению к политике репрессий и к тем, кто ее проводил, а в том, что такая позиция должна быть. И основываться она должна не на эмоциях, а на знаниях.