Для начала простая картинка: в историю литературы войдёт тот, кто даст себя ей занять. Полностью, буквально: был человек Имярек, его место в жизни заняла литература, вместо него (и про него говорили: он занят литературой, его нет, вместо него — она). А потом Имярек умер (умирают все), но постольку, поскольку он был занят литературой, он не может не войти в её историю. Дело литературы живёт людьми (и поэтому люди могут жить литературой). Дело музыки живёт людьми (и поэтому люди могут жить музыкой). Дело кино живёт людьми (и поэтому люди могут жить кино). Дело живого обучения живёт людьми (и поэтому люди могут жить заботой об учениках). Все эти дела держат людей, поскольку люди отдают им себя, без оглядки, без кокетства, без остатка. Имитация тут наказывается моментально – самообман очевиден всякому.
Осталось только решить: живёт ли дело образовательной и культурной политики (в сегодняшнем, не античном смысле) людьми или нет? Или оно – само по себе, эдакое бесчеловечное? И, соответственно, кто занимается им, сам расчеловечивается? Это провокативный вопрос, заданный для постановки темы.
Как бы это сказать? Кажется, что мы кое-что упускаем. Все вместе. Перенимая нормы социальной и культурной политики со всех сторон (стран), обставляясь ими со всех сторон, закрываясь ими со всех сторон, мы кое-что упускаем. Не так давно прошла новость с таким заголовком: «Рогозин связал падение российских ракет с моральным разложением топ-менеджеров». Верхние менеджеры морально разложились? На этот счёт в России прежде на должности «топ-менеджеров» приглашали со стороны (иносторонних, иностранцев). Почему-то свои мало вырастали. И до сих пор не растут. Мало патриотизма, зато больше дела.
А можно разыграть патриотичный сценарий, если себе представить, что верхними менеджерами становятся лучшие из нижних. Но вот всё не получается. Обещание высоких зарплат и социальных гарантий человеку вряд ли его изменит, если он ничего не умеет. Скорее даже наоборот: окончательно его испортит.
Абитуриенты спрашивают: «Что нам даст обучение на вашем факультете после его окончания?» (на любом факультете, любые абитуриенты). Прежде чем отвечать, услышим вопрос: «что нам даст?». Замечательная формулировка. Никто не спрашивает себя: «что я могу дать этой науке, этому факультету, этому делу?». Якобы какое-то дело, в котором мы заняты, должно нам. Но, если так и происходит, то процесс этот взаимный. И никак не односторонний.
Можно обмануть на время (даже на время всей жизни) учителей, родителей, близких, преподавателей, работодателей, государство, другие государства. Но дело не обманешь. Перед своим делом мы остаёмся по-честному наедине. Растиньяк обращается к Парижу: «À nous deux!» — «А теперь — кто победит: я или ты!». Перед своим делом каждый из нас находится в такой же ситуации, как и перед своей жизнью. От этого не спрятаться. Хотя можно попробовать, наладить механизмы сокрытия. Начать обеспечивать условия, мол, были бы у меня возможности, я бы послужил своему (вашему) делу, а так, пока возможностей нет, то что ж вы от меня хотите? Аристотель говорит в «Эвдемовой этике»: «некоторые принимают за составляющие самого счастья те вещи, которые суть лишь условия счастливой жизни». Это – самый распространённый (до сих пор, ничего ведь не изменилось) способ сымитировать своё неумение, скрыться, спрятаться, свалить ответственность на других: обеспечьте мне условия, и я всё сделаю. Неужели же кто-то в это ещё верит?
С одной стороны – требование повышать качество образования любой ценой, с другой – невозможность отчисления даже самых бездарных студентов (поскольку бюджетные места обеспечивают соотношение преподаватель – студент, которое одаряет ставкой).
С одной стороны – требование создавать рабочие места и обеспечивать занятость любой ценой, с другой – неспособность людей выполнять элементарную работу, неувлечённость оной и отсутствие чувства ответственности.
С одной стороны – желание держать высоко планку культуры любой ценой, с другой – готовность таскать по судам художников потому что «среднему человеку не всё понятно».
Этот список можно продолжать, но в любом случае каждая из этих сторон – лишь следствие игры в укрывательство от дела.
Ракета либо летит, либо падает. Оружие либо стреляет в противника, либо разрывается в руках того, кто его держит. Пациент либо выживает после операции, либо гибнет от рук хирурга. Водопроводчик либо чинит трубы, либо вода продолжает протекать. Машина либо едет, либо ломается. Урожай либо вырастет, либо нет. Дело в полёте, в стрельбе, в здоровье, в непроницаемости, в движении, в заботе. Тут сымитировать неумение можно, хотя могут быть последствия (ракета упала сама, солдат стрелял неумело, пациент сам склонялся к смерти, вода разъедает качественные трубы, машина хорошая – дороги скверные, земля негодная).
В образовании, культуре, искусстве тоже имеется своё дело, которое нельзя сымитировать без последствий. Только последствия эти не столь очевидны и не так быстро проявляются (видящему человеку они все уже бросаются в глаза сразу). Представьте себе, что водопроводчик, неумело чинящий трубы, приносит кучу документов, подтверждающих, что трубы он починил правильно. Но вода у вас всё равно течёт, и какое вам дело до того, что балльно-рейтинговые показатели у этого водопроводчика находятся на уровне «мировых стандартов»? Вы дадите себя обмануть? Нет – лужа на вашем полу отменяет всю водопроводную бюрократию. Это очевидно.
А вот в сфере культурной и образовательной политики всё так же. Может быть, мы не видим лужу, поскольку она расплылась безраздельно, напоминает нам океан с глубиной нашей загадочной и неизмеримой души? Только почему-то, среди разучившихся понимать и говорить людей, правильно заполненные бумаги свидетельствуют, что люди всё понимают и прекрасно говорят. И неумелому водопроводчику, показывающему высокие баллы по вымышленной системе бесталанных водопроводчиков, выдают задание приступить к поломке следующей трубы. Хорошо было грекам, им незачем было имитировать – можно было делать. Нам, в принципе, тоже можно, никто не запрещал.
Когда-нибудь всё это должно рухнуть, потому что за всей этой бурной имитацией дела, обеспечением условий для дела, мы упускаем наш шанс стать по-настоящему кем-то.
Удивительно, что этот шанс нам предоставляется вновь и вновь, каждый день. Будто дело, которое ждёт, чтобы мы стали им (а оно нами) – самое терпеливое в мире существо. Жаль только, что мы не вечны. А то можно было бы играть в этот бессмысленный флирт столетиями.
